Том 2. Стихотворения 1917-1920 - Страница 36

Злое горе на них понадвинулось,
Беда неминучая.
Перед кругом Краснов генерал – он ходил,
Ходил, горько плакался:
«Генералы мои, вы полковники,
Есаулы храбрые,
А и крепкую, братцы, нам думушку
Надо передумати.
Нам с московскою Красною Армией
Нету силы справиться:
Притомилися кони казацкие,
Сабли притупилися,
Наше храброе войско казацкое
В боях истрепалося,
Офицерство, погибель почуявши,
В кабаках шатается,
Голь казацкая с Красной Армией
Во всю мочь братается.
Наступать уже не с кем нам более
И податься некуда,
На заморскую помощь надеяться
Нам уж не приходится, –
Пред врагом положила оружие
Силушка яицкая.
Все растет, расползается, ширится
Язва большевицкая!»
Как во славном то было во городе,
Да в Новочеркасскиим,
В малом круге казачеству старому
Пел Краснов отходную,
Пел отходную всем атаманщикам,
Их житью привольному.
За окном той отходной подтягивал
Молодой детинушка:
«Уж как с вами, злодеями нашими,
Скоро мы расправимся!
На Кубани-реке да на Тихом Дону
Встанет вся, поднимется,
Соберется в один, во Советский свой круг
Голытьба казацкая!»

Снежок

(Шуточная)

Из-под тучки ветер веет,
Из-под падеры – снежок.
У девчонки сердце млеет,
Что не пишет мил-дружок.

Едут сани из Казани,
Кони падают в снегу.
«Жду я, жду письма от Вани,
Все дождаться не могу!»

Эвон, снегу сколько, шутка!
Нет ни краю, ни конца.
Не горюй, не плачь, Машутка:
Жди от Вани письмеца.

Мы дороги все исправим
Без особого труда:
На учет весь снег поставим, –
Снег исчезнет без следа!

Частушки

(Девичьи)

Говорила дураку:
Не курил бы табаку,
А сосал бы соску.
– Рубль за папироску!

Исходила я все лавки,
Канифасу не нашла.
Пуд муки за три булавки
Я приказчику дала.

Ой, хохонюшки, хо-хой,
Ходит барин за сохой,
В три ручья он слезы льет:
– Нашей кровушки не пьет!

Косит Федя на реке
В новом барском сюртуке.
Нарядился дуралей, –
Ты в поддевке мне милей!

На платочке я для Феди
Вышиваю буки-веди.
В Красной Армии, в бою,
Помни милую свою!

Будь я парнем, не девицей,
Была б вольною я птицей.
Не сидела б, не тужила,
В Красной Армии служила!

Подругам, сестрам, матерям

Привет подвижницам, чей путь высокий прям!
Привет мой женщинам, идущим к цели ясной,
Подругам, сестрам, матерям
Героев нашей рати Красной!

И друг, и брат, и сын, идя на смертный бой,
Пусть знают, жертвуя за волю братской кровью,
Чьи очи скорбные следят за их судьбой
С немым восторгом и любовью!

Но трусы жадные, кем овладел испуг
И кто покинул пост, где стойко бьются братья,
Пусть знают, чьи их ждут суровые проклятья
И для кого они – не сын, не брат, не друг1

Наступят дни: весь мир цветущим будет раем,
Власть утвердит свою освобожденный Труд.
Но друга, матери, сестры последний суд
Не оправдает тех, на ком клеймо Иуд.
Позор предательства вовеки несмываем!

Корней

От вора нет запора:
К добру чужому вор всегда пути найдет,
И если сторожит добро собачья свора,
Так он и свору уведет.
Зачем? Известно, для продажи.
(Собачина теперь за лакомство идет.)

* * *

В одном селе, что день, то объявлялись кражи:
Там – лошадь увели, там – боров был и нет,
Там – весь амбар очистил кто-то…
Гадали мужики: чья б эта вся работа?
Напали под конец на след:
Корнея сцапали с поличным!
«Ты что же, вражий сын? Был мужиком отличным
И вдруг…»
«Попался, черт? Ну, как нам быть с тобой?»
«Коня чужого вел, хе-хе, на водопой?!»
Шумел кругом народ, глумясь над конокрадом.
Корней, понурившись, стоял перед толпой,
Из глаз катились слезы градом.
«Я… братцы!.. Господи!.. Какой я, братцы, вор?
Не помню, как залез к Федоту я во двор…
Попутал, знать, меня нечистый
(Корней был паренек речистый).
Да рази ж я когда, хоть раз до этих пор,
Был вами в чем худом замечен?
Да попадися мне какой-нибудь злодей,
Который нищил бы людей,
Он мною первым был бы насмерть изувечен!
Не о прощении я, братцы, вас молю.
Я докажу, кто я! Все убедились чтобы…
Назначьте сторожем меня, хотя б для пробы…
Я за неделю всех воров переловлю!»
Размякли мужики. Помиловали вора.
«Что ж, – молвил дед Егор, – простим на первый раз.
Ступай, Корней, но впредь уж не пеняй на нас:
Убьем, как пса, без разговора!»
«Да я… – завыл Корней, – да чтоб мне околеть!»
И в ту же ночь у деда у Егора
До ниточки очистил клеть!

* * *

Кто ждет раскаянья от Виктора Чернова?
Нет, он неисправим, эсеровский Корней!
Белогвардейская все та же в нем основа.
Чтоб волк эсеровский не рвался до мясного,