Том 2. Стихотворения 1917-1920 - Страница 31

Пленных грусть взяла сначала,
Как их родина встречала.
Даже добрая Москва
Накормила их едва.
Тем кормила, что имела, –
Приютила и одела,
Дав иному сапоги
С барской, видимо, ноги,
А другому так, обноски…
Всем – табак и папироски,
Денег малость на завод.
Бедный мы теперь народ!
Где ни кинься – недохватки,
Проедаем все остатки.
А остатки-то – увы! –
Всем известно, каковы:
Что народными трудами
Накоплялося годами,
Царь ухлопал на войну.
Обобравши всю страну,
Богачи не горевали,
Знай, карманы набивали,
Им – воюй хоть сотню лет;
Мы ж несем теперь ответ
За чужое дармоедство:
От былых господ в наследство
Получили мы дыру.
Прежде жили не в жиру,
А теперь того похуже,
Что ни день, нужда все туже,
Но, барахтаяся в ней,
Все же ждем мы светлых дней
Пусть враги шипят злорадно,
Дескать, все у нас неладно, –
Дескать, как мы ни вертись,
Нам без них не обойтись:
С подлой робостью старинной
К господам придем с повинной,
Разобьем пред ними лбы,
Их покорные рабы, –
Проявив покорства знаки,
Как голодные собаки,
Будем выть на все лады,
Чтоб спасли нас от беды,
От беды – лихой напасти
Наши «праведные власти»,
Вновь на шею севши нам,
Распрасукиным сынам!

XIX

Так враги шипят ехидно.
Там, что будет – будет видно.
Трудно нам – чего трудней!
Наша воля с первых дней
Вражьи встретила рогатки.
Мы еще кровавой схватки
Не окончили с врагом:
Мироеды нас кругом
Осаждают силой темной,
Ратью сбродною, наемной,
Состоящей из бойцов –
Дураков иль подлецов.
То – враги в открытом поле.
Но средь нас еще их боле:
Сволочь, где ни посмотри.
Червь нас точит изнутри.
Эту гнусную заразу
Трудно, братцы, выгнать сразу:
Болью старою больна
Наша бедная страна.
То, что портилось веками,
Нынче голыми руками
Нам исправить в краткий срок –
Трудный все-таки урок.
И нужны не год, а годы,
Чтобы сладкий плод свободы,
Крепкий, сочный, зрелый плод,
Наконец, вкусил народ.

XX

Петр в Москве не засиделся,
Ко всему он пригляделся
И усвоил дело вмиг.
Прихватив газет и книг,
Петр Костров в деревню едет,
Всю дорогу ею бредит:
«Не узнать, поди, ее!
Вот когда пошло житье!»
Разговор идет в вагоне:
«Жизнь какая, братец, ноне?
„Откровение“ прочти;
Сходство полное почти.
Комиссар у нас-то выкрест.
Говорят, пришел Антихрист».
«Где?» – «В Москве. Отец Кирилл,
Поп наш, людям говорил,
Что легко узнать по знакам…»
«Верь поповским всяким вракам.
Был у нас отец такой…»
«Ну?..» – «Ну… вечный упокой.
Пойман, значит, был с поличным,
Пулеметчиком отличным
Оказался… Бунтовал…
Нас подвел и сам пропал».
«Тож у нас был бунт недавно.
Дурака сваляли явно.
Вспомнить срам, за кем пошли.
Благодетелей нашли:
Поп, урядник, бывший стражник,
Писарь – взяточник и бражник,
Старшина. Как на подбор!..»
Петра слушал разговор,
Слушал, вглядывался в лица.
«Жизнь… все та же небылица!»

XXI

Ельник… речка… три избы…
Телеграфные столбы…
Переезд… шлагбаум… будка…
Баба с флагом и малютка…
На высоком берегу
Деревушечка в снегу…
Вся картина так знакома!
Петра шепчет: «Дома!., дома!..»
Сердце радостно щемит.
Поезд грохает, гремит,
Поезд ходу убавляет…
Петра шапку поправляет…
Сердце замерло в груди…
Стоп, машина! Выходи!
Вышел Петр на полустанок,
Видит пару чьих-то санок
И обмерзших мужиков.
Ждут, должно быть, седоков.
«Петра!..» – «Мать честная, ты ли?»
«А? Узнали, не забыли?»
«Чать, делили хлеб да соль.
Как забыть! Из плену, что ль?»
Обнял Петра дядю Клима
И кривого Питирима.
Дядя Клим пустил слезу:
«Лезь-ка в сани… Я свезу…
Настрадался ты, миленок…
Помню, брат, тебя с пеленок:
Препотешный был малец».
«Как мои там – мать, отец?»
«Расскажу потом, дорогой…
Ну, лошадка, с богом! Трогай!..»

XXII

Едут час и едут два.
Клим скупится на слова.
Стала Петру брать тревога,
Петр взмолился: «Ради бога,
Развяжи ты, Клим, язык.
Говори мне напрямик.
Без уверток, без обману,
Всех ли дома я застану?
Чтой-то ты, видать, юлишь».
«Ну, скажу, коли велишь.
Все, голубчик мой, от бога…
На кладбище всем дорога.
Помер, значит, дед Нефед,
А за ним старуха вслед.
Упокой, господь, их души!..»
«Ну, а как здоровье Груши?»
«Это ты насчет жены?
Баба, брат, не без вины…
Проучить придется малость».
«Что такое?» – «Знамо, шалость…
Закружилась голова.
Потерпела года два,
А потом… того… свихнулась.
Кой-кому тут приглянулась».
«А кому?» – «Да ну их к псам!
Разберешься после сам.
Есть ребенок… годовалый.
Петр, смотри, ты славный малый,
Лютым зверем не нагрянь.
Все, брат, бабы нынче – дрянь!»

XXIII

Петр вошел в свою избенку.
С воплем кинулась к ребенку
Ошалевшая жена:
«Петр… не трожь!.. Не трожь!..»
«Не трону».
Сел бедняга под икону, –
Опершися на кулак,