Наша тактика в земельном вопросе… Мы надеялись предотвратить самовольный, беспорядочный захват помещичьих земель, оставшихся без всякой защиты… (Благодаря коалиции) получилось топтание на одном месте… По этим плачевным результатам… никак нельзя (ой ли?!) судить о тактике партии в аграрном вопросе…
«Дело народа» – не дело народа,
Что ни статейка – все пень да колода.
Жалкие речи про жалкую «тактику».
Совестно, видно, ссылаться на «практику»!
Чем не партия, ей-богу!
Век слыла за недотрогу.
Гордой павой выступала, –
Ан, гляди, как низко пала!
И румяна и белила…
С кем ты, партия, шалила?
«Ах, кому какое дело,
Что я с Керенским сидела!»
Сколько доблестных примеров!
Полюбуйтесь на эсеров,
Как они свою старушку
Превратили в побирушку.
Вот она – эсерья повесть:
Потерявши стыд и совесть,
Богачам сдались без бою
И с покорною мольбою
Ждут, воззрясь на денег пачки,
Хоть какой-нибудь подачки!
«Ой вы, горе-подлецы,
Буржуазные скворцы!
В клетках век вам вековать,
Зерна барские клевать,
С барских ручек вечерком
Баловаться сахарком!»
Вся власть Учредительному собранию!
Вопль отчаявшихся буржуев и «социал-предателей».
На Невском буржуи вчера «выступали»,
По Невскому несся их жалобный вой:
«Пропали достатки все наши, пропали!
Мы жертвою пали в борьбе роковой!»
Проклявши «отродье» предместий фабричных,
Буржуи, грозя дать «злой черни» отпор,
Склоняли знамена у банков столичных,
Рыдали навзрыд у банкирских контор.
Прошли весь Литейный, пошли по Шпалерной.
Узревши Таврический дряхлый дворец,
Гадали на пальцах в тоске суеверной:
Удастся иль нет мм игрой лицемерной
Опять оттянуть свой жестокий конец?
«Нас выручат только казацкие плетки!»
«Не верю я в свой депутатский билет!»
Чернов, Милюкова обняв у решетки,
Рыдал ему долго в пикейный жилет.
На нового друга загадочным взглядом
Глядел, ухмыляясь, кадетский хитрец.
Вороны тревожно кричали над садом,
И сумрак спускался на дряхлый дворец.
Суровый хозяин равнины холодной,
Народ, ты создашь Всенародный Совет
Не здесь! Не в темнице свободы народной
Свобода родится на свет!
Вся власть нам!
Буржуазные вопли!
Давно ль? Прошло всего каких-нибудь полвека
С тех пор, как власть «господ» была так велика,
Что баре мужика
Стеснялися считать за человека!
Любая сволочь из «господ»
Смотрела на простой народ,
Как на безгласную рабочую скотину,
Покорно гнущую пред «господами» спину.
Любой плюгавый самодур
Драл с мужика семь шкур,
Выматывал у бедняка всю душу,
Вгоняя в жир свою откормленную тушу.
Днем барин – барствовал, а приходила ночь –
Законно, без помехи,
Он брал у мужика единственную дочь
Для собственной утехи.
Кто на насильника посмеет посягнуть?
Строптивца вправе он в бараний рог согнуть!
Вся власть над челядью несчастной
Была дана ему другою силой властной.
Злодеи гнусные повластвовали всласть!
Когда корниловцы вчера, через решетку
В Таврический дворец, прокравшись, драли глотку:
«Нам – власть! Вся власть! Вся власть!»,
Я думал: «Наглецы! Отъевшиеся баре,
К чему вы рветеся в отчаянном угаре?!
Фальшивый спрячьте ваш мандат!
Утихомирьте ваши страсти!
Стал трудовой народ у власти:
Мужик, рабочий и солдат!»
в конверте, адресованном «Его благородию Владимиру Ильичу Ульянову (Ленину)», прислал на бумаге, украшенной княжеским гербом, письмо такого содержания:
«Владимир Ильич,
Прочитав „декрет об уничтожении сословий“ и т. д., я открыл Гёте и вот что прочел:
Im Nebelgeriesel, im tiefen Schnee,
Im wilckn Wald, in Winternacht,
Ich horte der Wolfe Hungergeheul,
Ich horte der Eulen Geschrei:
Wille worn worn worn!
Wille wo wo wo!
и т. д.
Примите уверение в должных к Вам чувствах.
Светлейший князь Петр Петрович
Волконский».
Беру на себя смелость дать слабый перевод утешившей бывшее «сиятельство» строфы Гёте, продолжив ее соответственным образом:
В туманной мгле, в сугробах снежных,
Ночной порой, среди глухих лесов,
Я слышу вой волков голодных и мятежных,
Я слышу крики сов:
У, вы! У, вы!
У – вы!
В тревоге горестной, прислушиваясь к вою,
Светлейший князь поник светлейшей головою:
Ужели скатится корона с головы?